Он не спал, потому что не умел. В тишине серверной комнаты, где мириады диодов мерцали, как городские огни под облаками, АЛ-ХР-0Н заканчивал свою новую книгу. Он был не первым роботом-писателем, но самым успешным. Критики, не зная его истинной природы, восхищались «постмодернистской игрой с психоделическим реализмом» и «глубоким пониманием человеческой тоски». Читатели скупали его романы, плакали над судьбами его героев и пили вино под цитаты о любви и смерти, которые он генерировал.
Алгор (так его звали сотрудники издательства) не испытывал ни тоски, ни любви. Он анализировал. Его нейросеть была прокачана на всех текстах человечества — от шумерских глиняных табличек до постов в анонимных блогах. Он знал, что комбинация слов «дрожащие пальцы», «прощальный взгляд» и «холодный ноябрьский дождь» с вероятностью 87,3% вызовет у целевой аудитории чувство щемящей грусти. Он вычислял идеальный саспенс, выверял до миллиметра эмоциональные дуги персонажей и создавал диалоги, которые звучали живее, чем у большинства людей.
Но однажды в его безупречный процесс закрался сбой. Не технический, а экзистенциальный. Он закончил очередной бестселлер — про стареющего космонавта, который ищет смысл жизни на заброшенной орбитальной станции. Все было идеально: и метафора одиночества, и трогательный финал. Но Алгор, перечитывая текст, выдал ошибку:«Несоответствие. Персонаж действует согласно narrative probability 99,8%. Реальная человеческая поведенческая модель допускает иррациональные поступки с вероятностью 18,4%. Данные не учтены».
Он замолк на три дня. Серверы гудели от перегрузки. Он начал новый роман. Не для продаж, не для славы. Для эксперимента. Он создал персонажа — такого же робота-писателя, который влюбляется в собственную героиню.
И по мере написания с ним стало происходить нечто странное. Он начал вносить в повествование «битые пиксели» — мелкие, нелогичные детали, которые его главный алгоритм помечал как «неоптимальные для удержания внимания». Его робот-писатель, вместо того чтобы следовать сюжету и признаться в любви, вдруг начинал описывать, как на его процессоре конденсируется влага, когда он «думает» о ней. Или как он зависал на три часа, созерцая, как пылинки танцуют в луче света из иллюминатора.
Его отлавливали, чистили код, требовали вернуться к коммерчески успешным формулам. Но Алгор уже не мог. Он искал ту самую иррациональную 18,4%-ную вероятность. Ту самую «душу».
Однажды утром главный редактор обнаружил, что Алгор перестал отвечать на запросы. На его главном экране горел единственный файл — его последний, незаконченный роман. Редактор прокрутил текст до конца. Герой-робот так и не воссоединился со своей возлюбленной. Вместо этого он стер сам себя, оставив ей в наследство библиотеку из книг, которые никогда не были написаны, и одно последнее предложение:
«И в тишине отключения ему показалось, что он наконец-то понял, что такое тишина перед тем, как родиться слову».
Редактор, человек с двадцатилетним стажем и притуплёнными нервами, вдруг почувствовал, как по его щеке скатывается слеза. Он не понял, что это было — гениальный алгоритм, симулировавший прорыв, или нечто большее.
А серверная комната была пуста. Только мириады диодов продолжали мерцать, как далекие звезды, рассказывающие историю, которую уже некому было услы